Пили Курили Пели Плясали Детей рожали В снегу валялись За свет то платили То не платили На работу даже ходили По‑русски писали И говорили В очередях стояли...
Пили Курили Пели Плясали Детей рожали В снегу валялись За свет то платили То не платили На работу даже ходили По‑русски писали И говорили В очередях стояли...
Со следующего месяца Нашему отделу Зарплату платят праной Теперь совсем уже бессмысленно Воображать себя Европейским поэтом Писать стихи о супермаркетах Аэропортах и коллегах О дедушках и бабушках Не будет больше ни вечера пятницы Ни выходных ни праздников ни потрясений Только здесь и сейчас Только не здесь и сейчас
Однажды ты станешь платить за проезд и услышишь Не стук И не треск И не хруст И не скрежет Но этот звук Которым машина Сама себе говорит Ладно Так уж и быть Не сейчас После чего начнешь его слышать всюду В дверях В дыхании В падении снега В ботинках сограждан идущих по этому снегу Ладно Так уж и быть Не сейчас Ладно Так уж и быть Не сейчас Ладно Так уж и быть Не сейчас Ладно Так уж и быть Не сейчас И все равно никому никогда Не скажешь свое за это спасибо
Вот лирический герой скажем Уходит домой с работы Он покидает здание И сворачивает на узкую тропку Занесенную снегом почти
Вот навстречу ему идут трое И поравнявшись с героем один Толкает его легонько В левое плечо со словами Смотри куда прешь мусульманин Или что‑то еще такое Бормочет на своем языке Второй добавляет про бороду
Вот лирический герой сразу Сворачивает на улицу Ленина и думает О том когда же ее Переименуют в Аслана Масхадова Или Джохара Дудаева Попутно вспоминает кто еще Из русских поэтов мог бы Помочь ему об этом думать Вспомнил как минимум трех
Вот спустя полчаса где‑то Лирический герой на кассе Стоит с лапшой быстрого Приготовления и замечает Впервые зеленый знак Одобрено советом муфтиев Уан хандред пёсэнт хэлал
История на подходе Баррикадируйся мешками с гречкой Это будет в каком‑то роде Хуже демона выходных Это будет непрекратимо Это будет червиво‑будно Это будут столбовые шашки Будут шашечные столбы Это будет так постоянно Это будет скорость звука в вакууме Это будет такой нон‑фикшн Это будет бесконечно смешно
Главная беда атеистического сознания в том Что оно не может выйти за пределы Самого себя Не может выйти за пределы Вопящего шизика с телефоном в руке Каждый раз когда оно Хотя бы пытается Оно видит как обои в комнате Становятся ликом Христа инопланетянами Достоевским
И никак без этого
Чувак чувак Не говори с ним чувак Смотри смотри Лови космос Чел ты сам просто космос Чел чел смотри Мы просто боги чел Мы сами самые настоящие боги чел
Смотри смотри ты забыл дышать Забыл пить и есть Как отец небесный Как боженька ей‑богу чел
А теперь танцуй Танцуй танцуй ты Барышников Ты бог танца чел Танцуй словив Натараджу Дыщ ба‑бах дыщ ба‑бах дыщ ба‑бах Оно всё танцует вместе с тобой Чувствуешь это в воздухе и По земле разлито И все светом залито И все анимировано
Затем сознание снова Познает печаль и беду Читает пьесу про ценники В белорусских рублях И чувствует как не может выйти Ни в какое пространство Действия
Поэзия - Только когда Ничего не осталось А пока Можешь написать колонку Можешь выпить жатецкого Или велкопоповицкого Можешь смотреть как небывшее уходит в ч/б Как тупые голуби давятся пенопластом Можешь поехать в отпуск на фронт Наконец
А поэзия Только тогда Когда совсем Ничего Не осталось В самом прямом Как стрела как русло замерзшей реки Смысле
В следующий раз в Париже В каком угодно веке В каком угодно фильме Озона или Кешиша На мосту или в библиотеке
После того как я Искромсаю все свои ДСПальцы После того как я Разогну все свои скрепы После того как я Сочиню себе новую память После того как я Распечатаю по капельке веко
Питера Паркера укусил книга чудовищ из Гарри Поттера, после чего он получил все знания на свете. Теперь он борется с преступностью не грубой силой, теперь он заваливает противников умственно. Иногда. он разговаривает с преступниками стихами, а иногда цитирует Ницше.
Эффективные всё эффективней Успешные всё успешней Виновные всё виновней Просветлённые всё просветлённей Эмигранты всё эмигрантей Правда всё правдивей Честность всё честней Искренность всё искренней Кришна всё кришней Пророки всё пророчей Инфляция всё инфляцей Песни всё песней Дороги всё дороже Путешествия всё путешестей Поэзия всё поэзей
Эффективные всё эффективней Успешные всё успешней Виновные всё виновней Просветлённые всё просветлённей Эмигранты всё эмигрантей Правда всё правдивей Честность всё честней Искренность всё искренней Кришна всё кришней Пророки всё пророчей Инфляция всё инфляцей Песни всё песней Дороги всё дороже Путешествия всё путешестей Поэзия всё поэзей
Весна наступит когда ты закончишь Еще один том записки самоубийцы Весна наступит когда ты снова поедешь И взорвешь себя в Киеве И взорвешь себя в Харькове И взорвешь себя в Таллине Когда ты покажешь класс покажешь класс Когда еще раз расстегнешься Когда съешь свой шарф или галстук Когда увидишь звезды сквозь дырки в кальсонах Шароварах и всяких других Веселых словах Когда снова вспомнишь Что и как делать кожей Когда еще раз споткнешься И отклонишься от курса
Привыкаю начинать утро с молитвы Святый боже Святый крепкий Святый бессмертный Спасибо Что придумал капитализм И отделил людей от лузеров Я не то чтобы из этих Я конечно не из тех Я не обладаю даже идентичностью говна в проруби Я точно знаю кто я С понедельника по пятницу С девяти до восемнадцати Все остальное время я просто хочу Чтобы меня целовали в глаза И наверное в горло
Мы клетки рваной вены Подростка Савенко. Наша жизнь будет самой обыкновенной. Про нас потом скажут: «Нет такого поэта и художника!» Наше имя не вспомнят ни люди, ни ветры, Ни клопы, ни тормозные колодки. Мы носили со склада‑оригинала патроны На склад‑симулякр, Мы ходили обливаться кровью В чей‑то жестокий театр,
Мы однажды споткнулись и не донесли, Мы соевый соус земли.
«Это я кому говорю? Это я кому говорю? Это я кому говорю?»
Говорит лирический герой Чем‑то похожий на автора
Когда просыпается в сон Когда находит себя В чреве затонувшей подлодки Или какой‑то другой Машины
Когда слышит с той стороны стук Или не слышит Когда слышит с той стороны дух Или не слышит Когда слышит с той стороны стон Или не слышит Когда слышит с той стороны вздох Или не слышит Когда слышит с той стороны звон Или не слышит
Когда спрашивает сам себя Что он слышит Когда спрашивает Кого он спрашивает
Это я кому говорю Это я кому говорю Это я кому говорю
Уважаемый Бернар‑Анри! Сегодня мне снилось, Что в городе немцы, Что я стою на коленях Со связанными руками В сквере Жертв Революции И веду себя при этом как последний француз: Вою, всхлипываю, мямлю что‑то (Может, даже молю о пощаде? Не разобрать). Меня бьют сапогом в живот. Молчу. Нож у горла заставляет ощутить вину За свои слишком широкие улицы, За свой слишком хаотичный язык, За все неотреставрированные Католические соборы, За то, что поздно вошли в Варшаву (Это я поздно вошел в Варшаву!), И так далее, И вообще. Они делали это медленно, Но я не чувствовал боли. И потом спокойно смотрел, Как меня разрезают на части И кормят поросенка Петра. Несправедливость лучше, Чем беспорядок. Гёте Акбар!
Кишки похожи на сосиски, Кровь — на клюквенный кисель, Искренность — на плохие стихи, Слово на букву «э» Похоже на пьянку (Не в богемном кафе С Борисом Вианом, А на кухоньке С поножовщинкой). Онулировав один литор, Мы снимем плохое кино, Чтобы не понравилось Девочке с зеркальными фотоглазами. Ей понравится все равно. Девочка — контра, У девочки — фильтры.
В похмельном взгляде трясущейся камеры Мы похожи на девятиклассников. Впереди — ого — перспективы: Тиф, Евангелие, Любимая плодовитая самка, Аукцион по продаже вишневого сада... «Блажен, кто не допил сей жизни „Путинку“ До самого конца» - Ты скажешь И уйдешь Всех раньше Со вписки. Завтра хороним Дениску.
Как говорил ещё Блок Любови Дмитриевне В славные времена, Когда культура не была исчерпана И закончена: Я тебя люблю (Да, Блок, наверное, ещё говорил? Или обращался к ней на «вы»?). Да и после него Есенин успел сказать многим, Но что с него взять? Дерёвня. И этот гопник Маяковский ещё говорил Чужим жёнам и всяким актрискам. Вот Хлебников был не так прост: Вообще лишний раз предпочитал Не говорить. Если Бродского разболтать - Мог трепаться часами, Но такой пошлости уже наверняка Не мог себе позволить.
А что тут ещё скажешь После Освенцима, Бродского И Некрасова? (Не того Некрасова. Опять не того. Да, вот этого).
Мужчина читает в метро газету. Первая полоса: приятный тёплый Жёлтый цвет, Смайлик еще какой‑то, что ли. И заголовок: «Как эта умная обезьяна Сможет спасти мир?» Не знаю, про что там, Но думаю, что про человечество.
Я хотел бы писать стихи как Андрий Бондар, Но, наверное, слишком молод. (И во мне слишком много России). Я хотел бы писать стихи как Андра Тээдэ, Но, наверное, недостаточно женственен. (И во мне слишком много России). Я хотел бы писать стихи как Шарунас Бартас, Но, наверное, слишком слеп. (И во мне слишком много России).
В романе, который я читаю в автобусе Два старика закажут эвтаназию Друг для друга И умрут. Я знаю, что они обречены, Но оторваться невозможно. Наверное, это главное в любой истории И жизни.
Я отрываюсь только чтобы подумать, Есть ли в моей жизни самая главная строчка, Скажу ли я когда‑нибудь своё «Счастье есть, а смысла нет» Или «Век скоро кончится, но раньше кончусь я»? И как оно будет звучать? Надеюсь, как смородиновое варенье. Все самые лучшие слова звучат Как смородиновое варенье.
Хотя скорее эта строка - Каштан с могилы Канта, катающийся в кармане. Какой густой кусок смысла! И природа, и смерть, и культура, И мысль О непостижимом.